Дети войны … Сегодня у них, переживших все ужасы и тяготы Великой Отечественной войны, уже давно свои внуки и правнуки. Но память о собственном детстве осталась на всю жизнь. В этом номере мы публикуем воспоминания ветерана журналистики Усть-Ордынского Бурятского округа, нашей уважаемой Федосьи Владимировны Мезенцевой.

Я хорошо помню 9 мая сорок пятого. Мне было тогда ровно 12 лет и семь месяцев. Второй месяц мы жили безвыездно (бригада №1 колхоза имени Чапаева Баяндаевского района) на полевом стане в 10 километрах от родных домов. Плохо одетые, кое-как обутые детишки за длинным столом чаевничали, т.е. пили горячий кипяток чуть-чуть забеленный молоком, вместо хлеба повар Нолог насыпала каждому по две ладошки жареной пшеницы. Строгий бригадир не позволял засиживаться: «А ну быстро, по местам». Вера, Зина, Надя, Клава, Валя… десять девчонок шли к веялке сортировать семена. Я ростом была меньше всех, да и моложе всех, поэтому мне подставляли ящики, и я принимала ведра с зерном и сыпала в бункер веялки.

Где-то ближе к полудню прошел слух, что сегодня на обед барана заколют. И вдруг видим, со стороны летника всадника на взмыленной лошади и слышим радостную весть: «Война кончилась!». Мы, девчонки, остолбенели и перестали крутить веялку и задались вопросом: «Что теперь будет?». Нам, 10-12-летним детям, прожившим половину короткой жизни, почти пять лет в войну, было непонятно. Голод, холод, запах хлеба почти забыт, а дома у нас на пятерых детей была одна рваная телогрейка, один мамин платок, одни валенки. Но наша добрая повариха Нолог объяснила нам: «Скоро придут с фронта ваши отцы, братья и вы будете учиться…».

Наш отец В.Т. Муханаев демобилизовался в Берлине в июне сорок пятого и целых два месяца через всю Европу ехал домой на перекладных и прибыл домой только на исходе августа сорок пятого. Встретила его дома голодная, нищая семья. Муку мы не видели целых четыре года. У мамы была одна юбка, сшитая из мешковины. А мы с Валей ходили босиком до самого первого мороза. Ноги отогревали в теплых коровьих «лепешках». В летний период мы пололи, заросшие лебедой и крапивой, поля по две сотки на одного человека. Значит, нашей семье полагалось за день прополоть 10 соток. Это, кроме основной маминой работы дояркой. Тогда доили по 25 коров с подсосными телятами три раза в день. Кроме этого, до начала сева или жатвы дети самостоятельно ухаживали за овцематками, доили их. Было задание надоить за один удой 2 фляги по 38 литров овечьего молока, затем его просепарировать, сливки сдать, а из обрата сделать брынзу, ее надо было обязательно высушить и сдать государству. Сушили в жаркие дни на сараях и надо было отгонять птиц, чтоб они не склевали. Почти три своих детских года (с 1943 по 1945) на сараях летника провел наш младший брат Семен. Жара, голод, ему только разрешалось спуститься в юрту и попить холодной курунги. Позже он называл тот период своего детства каторгой.

…В темную августовскую ночь никто не спал в нашем летнике под названием Горхон. Весь народ – от мала до велика – заполнил нашу большую юрту. Первым отца встретил сторож фермы Баянда. Люди шли-шли и у многих был один вопрос: «Владимир, не встречал ли моего сына Максима, в сорок первом потерялся. Ушел 23-летний парень и с концом». Девчонка-соседка Маруся жалобно спросила: «Отца моего не видел ли, как он там выглядит, почему не едет домой». Доярки Дарья, Сэхэмэ, Настасиха и другие многодетные женщины жаловались: «Почти пять лет войны голодуем. Колхоз на трудодни ничего не дает, а работаем от зари до зари, обнищали, ни одеть и ни обуть».

Отец с рассветом ушел пешком за 10 км в зимник в контору колхоза. Там никого не встретил. Сам пошел на конный двор, поймал своего коня, запряг в ходок и поехал на склад. Нашел кладовщика, взял его за шкирку, заставил открыть подвал и вытащить оттуда все, что там было. Счетовода заставил составить подушевой список населения. А в подвале было все: мясо, масло, сметана, мука в мешках. На складе был печеный хлеб, к вечеру все население потянулось к складу. Некоторые еле-еле дошли на опухших от голода ногах, а лица чернее черного. «Как будто из концлагеря» – подумал тогда отец. Всех успокаивал: «Теперь голода не будет, война закончилась, будем работать».

К вечеру все, что было в подвале, разделили и впервые за много лет во всех домах горели очаги. Председатель, услышав, что прежний председатель вернулся, убежал по тайге в свой Кайзеран. Кладовщику фронтовик сказал: «Уходи, иначе – тюрьма».

Более 50 лет тот не приезжал в свой улус, только перед смертью обратился к бригадиру, т.е. нашему отцу: «Прости меня, Владимир, разреши дожить в своем доме». Отец сам отремонтировал его старый дом и поставил печку.

…С войны вернулись немногие, много парней сложили головы под Москвой. 25-27-летние парни навсегда остались на полях боев под Сталинградом, в Курской битве, на Востоке под Халхин-Голом.

Но жизнь продолжалась, дети войны подрастали. 20-25 ребят из нашего улуса учились в Хоготовской средней школе, но мы являлись основной рабочей силой летом на каникулах. Все годы, не считая военные, с 1945 по 1953 гг. два осенних месяца не учились, были заняты на уборке зерновых, картофеля, заготовке кормов.

Но берут свое идущие года, стираются во времени детали, многое из памяти уходят навсегда, но День Победы словно был вчера. Я помню этот день до мелочей – старенькую веялку с подставкой и кучи семенной пшеницы… И тишина такая в тот далекий день. Бригадир не гонял нас на работу, а кухарка Нолог Анзаевна Ангаева все подливала нам в чашки суп и приговаривала: «Ешьте досыта, хватит всем». И всем досталось по куску Хлеба.

Федосья Мезенцева

Баяндаевский район

Фото из семейного архива автора